Odnono
ради чего-то большего
Нити — поэма в прозе » Мне от тебя ничего не надо. Слышишь? Просто позволь мне быть рядом.Я хочу научиться говорить с Тобой на Твоём языке.Научи меня любить Тебя, чтобы я смог поделиться этой любовью с другими.Я — твой. А Ты — мой. Скажи, что я должен делать? « 1. ПРОЛОГ Согласно ведической космологии, наша...Continue reading...
Взяв великое оружие – лук упанишад,
наложи на него стрелу, заостренную смирением;
Натянув тетиву мыслью о владыке, вспомни,
что цель – это Непреходящий.
(Мундака упанишад)
ВЕЧНЫЕ ОБРАЗЫ
Ведический трактат под названием «Бхагавата пурана» гласит: тене брахма хр̣да̄ йа а̄ди-кавайе – знание приходит через откровение свыше. Это значит, что не мы создаем великие шедевры искусства, научные открытия – мы просто проявляем то, что существовало всегда. Мы не первооткрыватели, не творцы, мы – проводники. Древние считали, что все гениальные идеи находятся в тонком материальном элементе – эфире, и, подключившись к этому плану, можно транслировать их. Еще Конфуций говорил: «Я передаю, а не сочиняю», а Анна Ахматова так писала о процессе творчества: «и только продиктованные строчки ложатся в белоснежную тетрадь». Кем продиктованные?
Проект «Упанишады русской поэзии» — прямое доказательство этого краеугольного утверждения о природе вдохновения. По сути, эта программа доказывает, что святые мудрецы древней Индии, жившие тысячи лет назад, и русские поэты 18-20 веков (несмотря на их «светскость») в своих произведениях говорили об одном и том же, причем использовали одни и те же образы. При этом большинство наших классиков никогда не изучали древние ведические тексты, и вообще были далеки от духовных практик. Но почему-то говорили о бессмертной душе, меняющей тела, о бренности этого мира, о нерушимой связи с Творцом и о вечном доме – цели нашего пути… И это особенно странно, если вспомнить «социальный контекст», в котором они жили: революция, атеистическая доктрина, репрессии, вторая мировая война…
Но факт остается фактом. Вслед за «Шримад Бхагаватам», который называет материальное тело «темницей», Марина Цветаева пишет: «В теле как в трюме, в себе как в тюрьме». «Катха-упанишад» сравнивает вечное живое существо с зерном, которое прорастает, становится растением, цветет, увядает, и опять попадает в землю в виде семян, чтобы жить вновь. Владислав Ходасевич в точности повторяет эту мысль: «Так и душа моя идет путем зерна: сойдя во мрак, умрет — и оживет она». «Бхагавад-Гита» говорит, что этот мир – не наш родной дом, и ей вторит Сергей Есенин: «Душа грустит о небесах, она не здешних нив жилица».
Почему же русские поэты в своих стихах говорят на вечном языке Вед? Неужели все это – случайные совпадения? Нет. Поэтические строчки к ним спустились посредством откровения – классики просто запечатлели вечные образы через призму своего опыта и таланта. Причем, эти мысли и идеи пришли из источника, из которого мудрецы черпали знание и вдохновение на протяжении тысяч лет. И «Упанишады русской поэзии» — попытка сопоставить духовные стихи русских поэтов и неувядающие шлоки на санскрите, которым больше 5 тысяч лет, и найти изначальные смысловые «семена», которые вечно существуют в эфире и вдохновляют мириады живых существ в разных планетных системах.
6 ФИЛОСОФСКИХ СУТР
Итак, в программе — шесть главных тем, шесть философских категорий. Они — основа ведического мировоззрения и выстроены в определенной последовательности: эти «сутры» или утверждения — главы одной книги, которая рассказывает о духовном преображении человека.
Другими словами, осознав бренность этого материального мира, живое существо может сбросить оковы иллюзии, осознать себя вечной душой, атмой, и начать развиваться духовно, чтобы в какой-то момент вернуться в свой изначальный дом, где можно развивать глубокие отношения с Творцом.
@ Алексей Мышкин
адхуна̄ путрин̣а̄м̇ та̄по
бхава таива̄ нубхӯйате
эвам̇ да̄ра̄ гр̣ха̄ ра̄йо
вивидхаиш́варйа-сампадах̣
ш́абда̄дайаш́ ча вишайа̄ш́
чала̄ ра̄джйа-вибхӯтайах̣
махӣ ра̄джйам̇ балам̇ кошо
бхр̣тйа̄ ма̄тйа-сухр̣дж-джана̄х̣
сарве ’пи ш́ӯрасенеме
ш́ока-моха-бхайа̄ртида̄х̣
гандхарва-нагара-пракхйа̄х̣
свапна-ма̄йа̄-маноратха̄х̣
О царь, жена, дом, процветающее царство, богатства и все, чем наслаждаются в материальном мире, имеют одно общее свойство — всему этому приходит конец. Царство, могучее войско, казна, слуги и советники, друзья и родные приносят лишь страх, заблуждения, скорбь и страдание. Они подобны гандхарва-нагаре, призрачному замку в лесу, и растают без следа так же, как мираж или мечта.
(Шримад-Бхагаватам, 6.15.21)
Я видел много городов,
И малых и больших,
Я слышал сонмы голосов,
Гудящих в стенах их.
Я видел склоны грозных гор,
Ширь радостных морей,
Я знал восторг, я знал позор,
Все омуты страстей.
Что ж мне осталось в мире сем?
Он предо мной — как склеп.
Я песни пел, — и вот я нем,
Я видел огнь, — и слеп!.
Я помню: ненависть, любовь,
Молитвы, ужас, бред…
Ужели начинать мне вновь
Весь круг былых побед?
Где новый Дант? другой Шекспир?
Невиданный закат?
Я до конца прошел весь мир,
И нет путей назад!
Валерий Брюсов
йатха прайанти самйанти
срото-вегена балуках
самйуджйанте вийуджйанте
татха калена дехинах
Как волны то собирают, то раскидывают песчинки, так и время то сводит, то разлучает души, воплощенные в материальных телах.
(Шримад-Бхагаватам, 6.15.3)
Мы заблудились в этом свете.
Мы в подземельях темных. Мы
Один к другому, точно дети,
Прижались робко в безднах тьмы.
По мертвым рекам всплески весел;
Орфей родную тень зовет.
И кто-то нас друг к другу бросил,
И кто-то снова оторвет…
Бессильна скорбь. Беззвучны крики.
Рука горит еще в руке.
И влажный камень вдалеке
Лепечет имя Эвридики.
Максимилиан Волошин
кутра̄ш́ишах̣ ш́рути-сукха̄ мр̣гатр̣шн̣и-рӯпа̄х̣
кведам̇ калеварам аш́еша-руджа̄м̇ вирохах̣
нирвидйате на ту джано йад апӣти видва̄н
ка̄ма̄налам̇ мадху-лаваих̣ ш́амайан дура̄паих̣
В этом мире каждое живое существо стремится к счастью, которое подобно миражу в пустыне. Откуда в пустыне возьмется вода? Откуда возьмется счастье в этом мире? Многого ли стоит наше тело? Оно — лишь источник всевозможных болезней. Так называемые философы, ученые и политики прекрасно знают это и тем не менее ищут эфемерного счастья. Обрести счастье очень трудно, но, поскольку эти люди не владеют своими чувствами, они гоняются за иллюзорными мирскими радостями и никогда не обретают истинного знания. (Шримад-Бхагаватам, 7.9.25)
Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, — который раз?
Что счастие? Вечерние прохлады
В темнеющем саду, в лесной глуши?
Иль мрачные, порочные услады
Вина, страстей, погибели души?
Что счастие? Короткий миг и тесный,
Забвенье, сон и отдых от забот…
Очнешься — вновь безумный, неизвестный
И за сердце хватающий полет…
Вздохнул, глядишь — опасность миновала…
Но в этот самый миг — опять толчок!
Запущенный куда-то, как попало,
Летит, жужжит, торопится волчок!
И, уцепясь за край скользящий, острый,
И слушая всегда жужжащий звон, —
Не сходим ли с ума мы в смене пестрой
Придуманных причин, пространств, времен…
Когда ж конец? Назойливому звуку
Не станет сил без отдыха внимать…
Как страшно всё! Как дико! — Дай мне руку,
Товарищ, друг! Забудемся опять.
2 июля 1912 Александр Блок
бхава̄йа на̄ш́а̄йа ча карма картум̇
ш́ока̄йа моха̄йа сада̄ бхайа̄йа
сукха̄йа дух̣кха̄йа ча деха-йогам
авйакта-дишт̣ам̇ джаната̄н̇га дхатте
О Прияврата, по воле Верховной Личности Бога все живые существа воплощаются в различных телах и, попав в плен иллюзии, радуются, скорбят, страдают, совершают всевозможные поступки, испытывают страх и терпят муки рождения и смерти.
(Шримад-Бхагаватам, 5.1.13)
Горячий ветер, злой и лживый.
Дыханье пыльной духоты.
К чему душа, твои порывы?
Куда еще стремишься ты?
Здесь хорошо. Вкушает лира
Свой усыпительный покой
Во влажном сладострастьи мира,
В ленивой прелести земной.
Здесь хорошо. Грозы раскаты
Над ясной улицей ворчат,
Идут под музыку солдаты,
И бесы юркие кишат:
Там разноцветные афиши
Спешат расклеить по стенам,
Там скатываются по крыше
И падают к людским ногам.
Тот ловит мух, другой танцует,
А этот, с мордочкой тупой,
Бесстыжим всадником гарцует
На бедрах ведьмы молодой…
И верно, долго не прервется
Блистательная кутерьма
И с грохотом не распадется
Темно-лазурная тюрьма.
И солнце не устанет парить,
И поп, деньку такому рад,
Не догадается ударить
Над этим городом в набат.
Владислав Ходасевич
локах̣ свайам̇ ш́рейаси нашт̣а-др̣шт̣ир
йо ’ртха̄н самӣхета ника̄ма-ка̄мах̣
анйонйа-ваирах̣ сукха-леш́а-хетор
ананта-дух̣кхам̇ ча на веда мӯд̣хах̣
Коснеющие в невежестве люди не ведают, в чем их подлинное благо и как достичь истинной цели жизни. Они опутаны сетями вожделения, и все помыслы их устремлены к материальным наслаждениям. В погоне за призрачными чувственными удовольствиями они сеют вокруг себя зависть и вражду. Такие люди низвергаются в океан страданий, но по глупости своей даже не понимают этого.
(Шримад-Бхагаватам, 5.5.16)
Верили
мы в неверное,
Мерили
мир любовью,
Падали
в смерть без ропота,
Радо ли
сердце Божие?
Зори
встают последние,
Горе
земли не изжито,
Сети
крепки, искусные,
Дети
земли опутаны.
Наша
мольба не услышана,
Чаша
еще не выпита,
Сети
невинных спутали,
Дети
земли обмануты…
Падали,
вечно падаем…
Радо ли
сердце Божие?
Зинаида Гиппиус
там эва чинтайанн артхам
р̣ших̣ сва̄ш́рама эва сах̣
васанн агнй-арка-сома̄мбу
-бхӯ-ва̄йу-вийад-а̄тмасу
Ни на минуту не забывая о своем желании увидеть иллюзорную энергию Господа, мудрец оставался в своем (горном) ашраме, непрестанно медитируя на Господа, пребывающего в огне, солнце, луне, воде, земле, воздухе, молнии и в собственном сердце.
кхам̇ родасӣ бха̄-ган̣а̄н адри-са̄гара̄н
двӣпа̄н са-варша̄н какубхах̣ сура̄сура̄н
вана̄ни деш́а̄н саритах̣ пура̄кара̄н
кхет̣а̄н враджа̄н а̄ш́рама-варн̣а-вр̣ттайах̣
маха̄нти бхӯта̄нй атха бхаутика̄нй асау
ка̄лам̇ ча на̄на̄-йуга-калпа-калпанам
йат кин̃чид анйад вйаваха̄ра-ка̄ран̣ам̇
дадарш́а виш́вам̇ сад ива̄вабха̄ситам
Мудрец увидел всю вселенную: небо, рай и Землю, звезды, горы, океаны, большие острова и континенты, все стороны света, праведных живых существ и демонов, леса, страны, реки, города, рудники, поселения земледельцев и коровьи пастбища( а также профессиональные сословия и духовные уклады жизни разных слоев общества). Он увидел главные стихии мироздания и их порождения, а также само время, которое упорядочивает течение бесчисленных веков, составляющих дни Брахмы. Наконец он увидел все остальные объекты, созданные для использования в материальной жизни. Все это предстало перед ним, как настоящее.
(Шримад-Бхагаватам, 12.9.8, 12.9.28-29)
Тигры стонали в глубоких долинах.
Чампак, цветущий в столетие раз,
Пряный, дышал между гор, на вершинах.
Месяц за скалы проплыл и погас.
В тёмной пещере, задумчивый йоги,
Маг-заклинатель, бледней мертвеца,
Что-то шептал, и властительно-строги
Были черты сверхземного лица.
Мантру читал он, святое моленье;
Только прочёл — и пред ним, как во сне,
Стали качаться, носиться виденья,
Стали кружиться в ночной тишине.
Тени, и люди, и боги, и звери,
Время, пространство, причина, и цель,
Пышность восторга, и сумрак потери,
Смерть на мгновенье, и вновь колыбель.
Ткань без предела, картина без рамы,
Сонмы враждебных бесчисленных «я»,
Мрак отпаденья от вечного Брамы,[2]
Ужас мучительный, сон бытия.
К самому небу возносятся горы,
Рушится с гулом утёс на утёс,
Топот и ропот, мольбы и укоры,
Тысячи быстрых и звонких колёс.
Бешено мчатся и люди и боги…
«Майя! О, Майя! Лучистый обман!
Жизнь — для незнающих, призрак — для йоги,
Майя — бездушный немой океан!»
Скрылись виденья. На горных вершинах
Ветер в узорах ветвей трепетал.
Тигры стонали в глубоких долинах.
Чампак, цветок вековой, отцветал.
Константин Бальмонт
мочайе грастам а̄тма̄нам̇
йошин-маййа̄тма-ма̄йайа̄
викрӣд̣ито йайаива̄хам̇
крӣд̣а̄-мр̣га ива̄дхамах̣
Настало время мне освободиться от рабства материи, в которое я попал под влиянием иллюзорной энергии Всевышнего, явившейся ко мне в облике женщины. Иллюзорная энергия полностью завладела мной, и я, падшая душа, стал дрессированным псом, послушным мановению женской руки. Пора мне победить вожделение и сбросить оковы иллюзии. Я стану милосердным и добрым другом всех живых существ и буду всегда пребывать в сознании Кришны. (Шримад-Бхагаватам, 6.2.36-37)
Есть в напевах твоих сокровенных
Роковая о гибели весть.
Есть проклятье заветов священных,
Поругание счастия есть.
И такая влекущая сила,
Что готов я твердить за молвой,
Будто ангелов ты низводила,
Соблазняя своей красотой…
И когда ты смеешься над верой,
Над тобой загорается вдруг
Тот неяркий, пурпурово-серый
И когда-то мной виденный круг.
Зла, добра ли? — Ты вся — не отсюда.
Мудрено про тебя говорят:
Для иных ты — и Муза, и чудо.
Для меня ты — мученье и ад.
Я не знаю, зачем на рассвете,
В час, когда уже не было сил,
Не погиб я, но лик твой заметил
И твоих утешений просил?
Я хотел, чтоб мы были врагами,
Так за что ж подарила мне ты
Луг с цветами и твердь со звездами –
Всё проклятье своей красоты?
И коварнее северной ночи,
И хмельней золотого аи,
И любови цыганской короче
Были страшные ласки твои…
И была роковая отрада
В попираньи заветных святынь,
И безумная сердцу услада –
Эта горькая страсть, как полынь!
Александр Блок
нӯнам̇ вимушт̣а-матайас тава ма̄йайа̄ те
йе тва̄м̇ бхава̄пйайа-вимокшан̣ам анйа-хетох̣
арчанти калпака-тарум̇ кун̣апопабхогйам
иччханти йат спарш́аджам̇ нирайе ’пи нР̣̄н̣а̄м
Те, кто поклоняется Тебе в расчете получить в награду чувственные наслаждения, заботясь только об этом мешке из кожи, несомненно, находятся под влиянием Твоей иллюзорной энергии. Ты подобен древу желаний и можешь исполнить любые желания и даровать освобождение, вызволив душу из круговорота рождений и смертей, но глупцы, подобные мне, просят у Тебя чувственных наслаждений, которые доступны даже обитателям ада. (Шримад-Бхагаватам, 4.9.9)
Я не прожил, я протомился
Половины жизни земной,
И, Господь, вот Ты мне явился
Невозможной такой мечтой.
Вижу свет на горе Фаворе
И безумно тоскую я,
Что взлюбил и сушу и море,
Весь дремучий сон бытия;
Что моя молодая сила
Не смирилась перед Твоей,
Что так больно сердце томила
Красота Твоих дочерей.
Но любовь разве цветик алый,
Чтобы ей лишь мгновение жить,
Но любовь разве пламень малый,
Что ее легко погасить?
С этой тихой и грустной думой
Как-нибудь я жизнь дотяну,
А о будущей Ты подумай,
Я и так погубил одну.
Николай Гумилев
майа хй эша майа сршта
йат пумамсам стрийам сатим
манйасе нобхайам йад ваи
хамсау пашйавайор гатим
Иногда ты считаешь себя мужчиной, иногда — целомудренной женщиной, а иногда — бесполым евнухом. Все это связано с телом, созданным иллюзорной энергией. Это Моя энергия, и на самом деле оба мы, и ты и Я, — чистые духовные существа. Постарайся понять это. Я пытаюсь разъяснить тебе наше истинное положение. (Шримад-Бхагаватам, 4.28.61)
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.
Александр Пушкин
тр̣шн̣айа̄ бхава-ва̄хинйа̄
йогйаих̣ ка̄маир апӯрйайа̄
карма̄н̣и ка̄рйама̄н̣о ’хам̇
на̄на̄-йонишу йоджитах̣
Обуреваемый ненасытными материальными желаниями я, вечное живое существо, носился по волнам материальной природы; подвластный ее законам, я вел борьбу за существование, занимаясь разнообразной деятельностью то в одном теле, то в другом.
(Шримад-Бхагаватам, 7.13.24)
Мы были гребнь волны взнесенной…
Но белой пеной окроплены,
Мы разостлались утомленно,
Как мертвый плат живой волны.
Мы исчезаем… Нас поглощает
Волна другая, чтоб миг блестеть,
И солнце зыби позлащает
Волн, приходящих умереть.
Я — капля в море! Назад отринут,
Кружусь в просторе, — но не исчез.
И буду бурей снова вскинут
Под вечным куполом небес!
Валерий Брюсов
йатханало дарушу бхинна ийате
йатханило деха-гатах притхак стхитах
йатха набхах сарва-гатам на саджджате
татха пуман сарва-гунашрайах парах
Огонь сокрыт в дровах, но отличен от них; воздух можно ощутить во рту и ноздрях, но он существует отдельно; эфир пронизывает собой все, но ни с чем не смешивается — так и душа, хотя она заключена в темницу материального тела и является источником его существования, полностью отлична от него.
(Шримад-Бхагаватам, 7.2.43)
Жив, а не умер
Демон во мне!
В теле как в трюме,
В себе как в тюрьме.
Мир — это стены.
Выход — топор.
(«Мир — это сцена»,
Лепечет актер).
И не слукавил,
Шут колченогий.
В теле — как в славе.
В теле — как в тоге.
Многие лета!
Жив — дорожи!
(Только поэты
В кости — как во лжи!)
Нет, не гулять нам,
Певчая братья,
В теле как в ватном
Отчем халате.
Лучшего стоим.
Чахнем в тепле.
В теле — как в стойле.
В себе — как в котле.
Бренных не копим
Великолепий.
В теле — как в топи,
В теле — как в склепе,
В теле — как в крайней
Ссылке. — Зачах!
В теле — как в тайне,
В висках — как в тисках
Маски железной.
Марина Цветаева
чхидйаманам йамаир этаих
крита-нидам ванаспатим
кхагах сва-кетам утсриджйа
кшемам йати хй алампатах
Когда люди, жестокие, словно сама смерть, срубают дерево, на котором птица свила себе гнездо, она без тени сожаления улетает оттуда и находит счастье в другом месте. Так и душа, оставляя поврежденную оболочку, готовится воплотиться в другом теле.
(Шримад-Бхагаватам, 11.20.15)
Почему, скажи, сестрица,
Не из райского ковша,
А из нашего напиться
Захотела ты, душа?
Человеческое тело
Ненадежное жилье,
Ты влетела слишком смело
В сердце темное мое.
Тело может истомиться,
Яду невзначай глотнуть,
И потянешься, как птица,
От меня в обратный путь.
Но когда ты отзывалась
На призывы бытия,
Непосильной мне казалась
Ноша бедная моя,-
Может быть, и так случится,
Что, закончив перелет,
Будешь биться, биться, биться —
И не отомкнут ворот.
Пой о том, как ты земную
Боль, и соль, и желчь пила,
Как входила в плоть живую
Смертоносная игла,
Пой, бродяжка, пой, синица,
Для которой корма нет,
Пой, как саваном ложится
Снег на яблоневый цвет,
Как возвысилась пшеница,
Да побил пшеницу град…
Пой, хоть время прекратится,
Пой, на то ты и певица,
Пой, душа, тебя простят.
Арсений Тарковский
татрапи сваджана-сангач ча бхришам
удвиджамано бхагаватахкарма-бандха-
видхвамсана-шравана-смарана-гуна-виварана-
чаранаравинда-йугаламманаса видадхад
атманах пратигхатам ашанкамано бхагавад-
ануграхенанусмрита-сва-пурва-
джанмавалиратманам унматта-джадандха-
бадхира-сварупена даршайам аса локасйа.
Махарадже Бхарате была дарована особая милость Господа: он помнил свои прошлые жизни. Поэтому он, хотя и родился брахманом, стороной обходил тех своих родственников и знакомых, которые не интересовались духовной жизнью. Он всегда думал о лотосных стопах Господа и мысленно прославлял Его деяния, способные вызволить душу из рабства кармы.
(Шримад-Бхагаватам, 5.9.3)
В моей душе, как в глубях океана,
Несчестность жизней, прожитых в былом:
Я был полип, и грезил я теплом;
Как ящер, крылья ширил средь тумана;
Меня с Ассуром знала Согдиана;
С халдеем звездам я воспел псалом;
Шел с гиксами я в Фивы напролом;
Гнал диких даков под значком Траяна;
Крест на плече, я шел в Иерусалим;
Как магу, Дьявол мне грозил сквозь дым;
Мара судил мне плаху гильотины;
И с Пушкиным я говорил как друг;
Но внятны мне звонки трамваев вкруг,
Как много всех, и все же я — единый!
Валерий Брюсов
дехена джӣва-бхӯтена
лока̄л локам анувраджан
бхун̃джа̄на эва карма̄н̣и
каротй авиратам̇ пума̄н
Связанное своим телом, материалистичное живое существо переселяется с одной планеты на другую, пожиная плоды своей прошлой деятельности. Так оно запутывается в сетях кармической деятельности и жизнь за жизнью наслаждается ее плодами.
(Шримад-Бхагаватам, 3.31.43)
Прикован тяжким тяготением
К моей земле,
Я тешусь кратким сновидением
В полночной мгле.
Летит душа освобождённая
В живой эфир,
И там находит, удивлённая,
За миром мир.
И мимоходом воплощается
В иных мирах,
И новой жизнью забавляется
В иных телах.
Федор Соллогуб
анупашйа йатха пурвам
пратипасйа татхапаре
сасйам ива мартйах
пачйате сасйам иваджайате
Просто посмотрите, что было в прошлом и произойдет в будущем. Когда проросшее зерно скашивают, готовят пищу и съедают, оно возвращается в землю как навоз и в процессе воспроизводства вырастает снова. Подобно этому, те, кто умирает, рождаются вновь».
(Катха упанишад, мантра 6)
Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.
Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет — и оживет она.
И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, —
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.
Владислав Ходасевич
парас тасмат ту бхаво ’нйо
’вйакто ’вйактат санатанах
йах са сарвешу бхӯтешу
нашйатсу на винашйати
Существует иная, вечная, непроявленная природа — она лежит за пределами материального мира, который то проявляется, то исчезает. Эта высшая природа неуничтожима. Когда всё в материальном мире разрушается, она остается нетронутой.
(Бхагавад-Гита, 8.20)
По ночам, когда в тумане
Звезды в небе время ткут,
Я ловлю разрывы ткани
В вечном кружеве минут.
Я ловлю в мгновенья эти,
Как свивается покров
Со всего, что в формах, в цвете,
Со всего, что в звуке слов.
Да, я помню мир иной –
Полустертый, непохожий,
В вашем мире я — прохожий,
Близкий всем, всему чужой.
Ряд случайных сочетаний
Мировых путей и сил
В этот мир замкнутых граней
Влил меня и воплотил.
Как ядро к ноге прикован
Шар земной. Свершая путь,
Я не смею, зачарован,
Вниз на звезды заглянуть.
Что одни зовут звериным,
Что одни зовут людским –
Мне, который был единым,
Стать отдельным и мужским!
Вечность с жгучей пустотою
Неразгаданных чудес
Скрыта близкой синевою
Примиряющих небес… (отрывок)
Максимилиан Волошин
аджйрйатам амртанам упетйа
джйрйан мартйах квадхах-стхах праджанан
абхидхйайан варна-рати-прамодан
атидйргхе джйвите ко рамета
О мудрейший, достигнув мира, свободного от старости, обитель бессмертных, разве человек захочет вернуться оттуда в бренный мир? Даже если человеку удастся прожить долгую жизнь, будет ли он счастлив от мирской красоты, раз влечений и любви?
(Катха Упанишад, 1.28)
Душа грустит о небесах,
Она не здешних нив жилица.
Люблю, когда на деревах
Огонь зеленый шевелится.
То сучья золотых стволов,
Как свечи, теплятся пред тайной,
И расцветают звезды слов
На их листве первоначальной.
Понятен мне земли глагол,
Но не стряхну я муку эту,
Как отразивший в водах дол
Вдруг в небе ставшую комету.
Так кони не стряхнут хвостами
В хребты их пьющую луну…
О, если б прорасти глазами,
Как эти листья, в глубину.
Сергей Есенин
йатра наих̣ш́рейасам̇ на̄ма
ванам̇ ка̄ма-дугхаир друмаих̣
сарварту-ш́рӣбхир вибхра̄джат
каивалйам ива мӯртимат
На планетах Вайкунтхи растут благодатные леса, все деревья в которых — это деревья, исполняющие желания. В любое время года эти деревья усыпаны цветами и плодами, поскольку на планетах Вайкунтхи все имеет духовную и личностную природу. (Шримад-Бхагаватам, 3.15.16)
Я обещаю вам сады,
Где поселитесь вы навеки,
Где свежесть утренней звезды.
Где спят нешепчущие реки.
Я призываю вас в страну,
Где нет печали, ни заката,
Я посвящу вас в тишину,
Откуда к бурям нет возврата.
Я покажу вам то, одно,
Что никогда вам не изменит,
Как камень, канувший на дно,
Верховных волн собой не вспенит.
Идите все на зов звезды,
Глядите, я горю пред вами.
Я обещаю вам сады
С неомраченными цветами.
Константин Бальмонт
йат сан̇кулам̇ хари-пада̄нати-ма̄тра-др̣шт̣аир
ваидӯрйа-ма̄раката-хема-майаир вима̄наих̣
йеша̄м̇ бр̣хат-кат̣и-тат̣а̄х̣ смита-ш́обхи-мукхйах̣
кр̣шн̣а̄тмана̄м̇ на раджа а̄дадхур утсмайа̄дйаих̣
Обитатели Вайкунтхи путешествуют на воздушных кораблях из лазурита, изумрудов и золота. Даже в окружении своих супруг, пышнобедрых, улыбающихся красавиц, они не поддаются искушению страсти, оставаясь равнодушными к их улыбкам и чарующей красоте.
йан на враджантй агха-бхидо рачана̄нува̄да̄ч
чхр̣н̣ванти йе ’нйа-вишайа̄х̣ кукатха̄ мати-гхнӣх̣
йа̄с ту ш́рута̄ хата-бхагаир нр̣бхир а̄тта-са̄ра̄с
та̄м̇с та̄н кшипантй аш́аран̣ешу тамах̣су ханта
Как жаль, что несчастные люди, вместо того чтобы обсуждать описания планет Вайкунтхи, разговаривают на темы, которые оскверняют слух и помрачают разум. Те, кто отказывается слушать повествования о Вайкунтхе и предается разговорам о материальном мире, прокладывают себе путь в темнейшие районы невежества.
(Шримад Бхагаватам, 3.15.20, 3.15.23)
Я говорил тебе о Боге,
Непостижимое вещал
И об украшенном чертоге
С тобою вместе тосковал.
Я тосковал о райских кринах,
О берегах иной земли,
Где в светло-дремлющих заливах
Блуждают сонно корабли.
Плывут преставленные души
В незатемненный далью путь,
К Материку желанной суши
От бурных странствий отдохнуть.
С тобой впервые разгадали
Мы очертанья кораблей,
В тумане сумеречной дали,
За гранью слившихся морей.
И стали чутки к откровенью
Незримо веющих сирен,
Всегда готовы к выступленью
Из Лабиринта бренных стен.
Но иногда мы чуем оба
Ошибки чувства и ума:
О неужель за дверью гроба
Нас ждет неволя и тюрьма?
Все так же будет вихрь попутный
Крутить метельные снега,
Синеть чертою недоступной
Вдали родные берега?
Свирелью плачущей сирены
Томить пугливые сердца,
И океан лохмотья пены
Швырять на камни без конца?
Николай Клюев
авйакто ’кшара итй уктас
там а̄хух̣ парама̄м̇ гатим
йам̇ пра̄пйа на нивартанте
тад дха̄ма парамам̇ мама
То, что мудрецы называют непроявленным и нетленным, то, что именуют высшей целью, то место, достигнув которого живое существо никогда не возвращается в материальный мир, — это Моя высшая обитель.
(Бхагавад-Гита, 8.21)
Выше, выше в поднебесной
Возлетай, о мой орел,
Чтобы мир земной и тесный
Весь из глаз твоих ушел!
Возносися в те селенья,
Где, как спящие мечты,
Первообразы творенья
В красоте их чистоты, —
В светлый мир, где пребыванье
Душ, как создал их господь,
Душ, не ведавших изгнанья
В человеческую плоть!..
Аполлон Майков
йах̣ свака̄т парато веха
джа̄та-нирведа а̄тмава̄н
хр̣ди кр̣тва̄ харим̇ геха̄т
правраджет са нароттамах̣
Тот, кто пробуждается и осознает сам или с помощью других иллюзорность и нищету этого материального мира и потому покидает дом, положившись лишь на Личность Бога, пребывающую в его сердце, воистину является лучшим из людей.
(Шримад-Бхагаватам, 1.13.27)
Я из дому вышел, когда все спали,
Мой спутник скрывался у рва в кустах,
Наверно, наутро меня искали,
Но было поздно, мы шли в полях.
Мой спутник был желтый, худой, раскосый,
О, как я безумно его любил!
Под пестрой хламидой он прятал косу,
Глазами гадюки смотрел и ныл.
О старом, о странном, о безбольном,
О вечном слагалось его нытье,
Звучало мне звоном колокольным,
Ввергало в истому, в забытье.
Мы видели горы, лес и воды,
Мы спали в кибитках чужих равнин,
Порою казалось — идем мы годы,
Казалось порою — лишь день один.
Когда ж мы достигли стены Китая,
Мой спутник сказал мне: «Теперь прощай.
Нам разны дороги: твоя — святая,
А мне, мне сеять мой рис и чай».
Мой путь протянулся светло и прямо,
И мне из беседок цветных у вод
Прохладных кричали: «Зайди к нам, лама!»
Но я улыбался и шёл вперёд.
На белом пригорке, над полем чайным,
У пагоды ветхой сидел Будда.
Пред ним я склонился в восторге тайном.
И было сладко, как никогда.
Так тихо, так тихо над миром дольным,
С глазами гадюки, он пел и пел
О старом, о странном, о безбольном,
О вечном, и воздух вокруг светлел.
Николай Гумилев
джад̣а̄ндха-мӯка-бадхира-пиш́а̄чонма̄дакавад-авадхӯта-вешо ’бхибха̄шйама̄н̣о ’пи джана̄на̄м̇ гр̣хӣта-мауна-вратас тӯшн̣ӣм̇ бабхӯва.
Приняв облик авадхуты, великого святого, полностью равнодушного к материальной жизни, Господь Ришабхадева бродил по миру. Он казался слепым, немым, глухим, бесчувственным, словно камень, и люди, видя Его, думали, что это привидение или сумасшедший. Они называли Его разными обидными прозвищами, но Господь ни словом не отвечал им; Он всегда хранил молчание.
татра татра пура-гра̄ма̄кара-кхет̣а-ва̄т̣а-кхарват̣а-ш́ибира-враджа-гхоша-са̄ртха-гири-вана̄ш́рама̄дишв анупатхам аваничара̄пасадаих̣ парибхӯйама̄но макшика̄бхир ива вана-гаджас тарджана- та̄д̣ана̄вамехана-шт̣хӣвана-гра̄ва-ш́акр̣д-раджах̣-пракшепа-пӯти- ва̄та-дуруктаис тад авиган̣айанн эва̄сат-сам̇стха̄на этасмин дехопалакшан̣е сад-ападеш́а убхайа̄нубхава-сварӯпен̣а сва-махима̄вастха̄нена̄сама̄ропита̄хам̇-мама̄бхима̄натва̄д авикхан̣д̣ита-мана̄х̣ пр̣тхивӣм эка-чарах̣ парибабхра̄ма.
Путь Ришабхадевы пролегал через города и деревни, поля, рощи, долины, горы и леса. На пути Ему встречались рудники, пастбища, хижины пастухов, постоялые дворы, обители отшельников. И где бы Он ни появлялся, Его сразу окружали низкие люди всех мастей, подобно рою мух, что вьется вокруг выходящего из леса слона. Они угрожали Ришабхадеве, били Его и плевали, швыряли в Него камни, осыпали пылью. Люди всячески издевались над Ним и поносили Его непристойными словами, но Он не обращал на это никакого внимания, ибо считал, что Его тело лучшего и не заслуживает. Всегда пребывая на духовном уровне, Он был окружен ореолом Своей нетленной славы и просто не замечал всех этих оскорблений. Другими словами, Он полностью сознавал различие материи и духа и был свободен от телесных представлений о жизни. Так Он, ни на кого не гневаясь, в одиночку странствовал по всей земле.
(Шримад-Бхагаватам, 5.5.29-30)
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;
Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»
Михаил Лермонтов
випадах̣ санту та̄х̣ ш́аш́ват
татра татра джагад-гуро
бхавато дарш́анам̇ йат сйа̄д
апунар бхава-дарш́анам
Пусть эти беды повторяются вновь и вновь, чтобы мы могли вновь и вновь видеть Тебя, ибо видеть Тебя — значит не видеть больше круговорота рождения и смерти.
(Шримад-Бхагаватам, 1.8.25)
Чем больней душе мятежной,
Тем ясней миры.
Бог лазурный, чистый, нежный
Шлет свои дары.
Шлет невзгоды и печали,
Нежностью объят.
Но чрез них в иные дали
Проникает взгляд.
И больней душе мятежной,
Но ясней миры.
Это бог лазурный, нежный
Шлет свои дары.
Александр Блок
тан нах̣ прадйотайа̄дхйа̄тма
джн̃а̄нам̇ таттва̄ртха-дарш́анам
йена̄н̃джаса̄ таришйа̄мо
дустарам̇ бхава-са̄гарам
Дорогой учитель, открой нам духовное знание, чтобы, неся его, как факел, мы смогли найти путь во мгле материальной жизни.
(Шримад-Бхагаватам, 4.31.7)
Поставь на правый путь. Сомнения развей.
Ночь давит над землей, и ночь в душе моей.
Поставь на правый путь.
И страшно мне уснуть, и бодрствовать невмочь.
Небытия намек я чую в эту ночь.
И страшно мне уснуть.
Я верю — ты придешь, наставник неземной,
На миг, на краткий миг восстанешь предо мной.
Я верю, ты придешь.
Ты знаешь мира ложь, бессилье, сумрак наш,
Невидимого мне попутчика ты дашь.
Ты знаешь мира ложь.
И вот подходишь ты. Немею и дрожу,
Движенье верное руки твоей слежу.
И вот отходишь ты.
Средь чуждой темноты я вижу путь прямой.
О, дух пророческий, ты говоришь, он — мой?
Средь чуждой темноты…
Но я боюсь идти: могу свернуть, упасть.
И льстива, и страшна ночного беса власть.
О, я боюсь идти…
«Не бойся: по пути ты не один пойдешь.
Не будешь ты один и если соскользнешь
С высокого пути…»
Владимир Набоков
твайи ме ’нанйа-вишайа
матир мадху-пате ’сакрит
ратим удвахатад аддха
гангеваугхам уданвати
О Господь Мадху, как Ганга вечно течет к морю, не зная препятствий, так и я хочу постоянно стремиться к Тебе, не отвлекаясь ни на кого другого.
(Шримад-Бхагаватам, 1.8.42)
О друг мой тайный,
Приди ко мне
В мечте случайной
И в тишине.
В мою пустыню
Сойди на миг,
Чтоб я святыню
Твою постиг.
В бездушном прахе
Моих путей,
В тоске да в страхе
Безумных дней,
В одежде пыльной,
Сухой тропой
Иду, бессильный,
Едва живой.
Но весь жестокий
Забуду путь,
Лишь ты, далекий,
Со мной побудь.
Явись мне снова
В недолгом сне,
И только слово
Промолви мне.
Федор Соллогуб
бхактйа̄ ма̄м абхиджа̄на̄ти
йа̄ва̄н йаш́ ча̄сми таттватах̣
тато ма̄м̇ таттвато джн̃а̄тва̄
виш́ате тад-анантарам
Постичь Меня, Верховную Личность Бога, таким, какой Я есть, можно только с помощью преданного служения. И когда благодаря преданному служению все сознание человека сосредоточивается на Мне, он вступает в царство Бога
(Бхагавад-Гита, 18.55)
Бледный воздух прохладен.
Не желай. Не скорби.
Как бы ни был ты жаден,
Только Бога люби.
Даль небес беспредельна.
О, как сладко тому,
Кто, хотя бы бесцельно,
Весь приникнет к Нему.
В небе царствуют луны.
Как спокойно вкруг них!
Златоцветные струны
Затаили свой стих.
Скоро звезды проснутся.
Сочетаясь в узор,
Их намеки сплетутся
В серебристый собор.
Звезды — вечные души.
Звезды свечи зажгли.
Вот все глуше и глуше
Темный ропот земли!
Нет границ у лазури.
Слышишь медленный звон?
Это прошлые бури
Погружаются в сон.
Тихо в царстве покоя.
Круг заветный замкнут.
Час полночного боя
Отошедших минут!
Воздух чист и прохладен.
Этот миг не дроби.
Как бы ни был ты жаден,
Только Бога люби!
Константин Бальмонт
са̄н̇кетйам̇ па̄риха̄сйам̇ ва̄
стобхам̇ хеланам эва ва̄
ваикун̣т̣ха-на̄ма-грахан̣ам
аш́еша̄гха-харам̇ видух̣
Даже если человек произнесет святое имя неосознанно, имея в виду что-то другое, либо в шутку, в какой-нибудь песне или даже с пренебрежением, он тотчас сбросит с себя бремя бесчисленных грехов. Это единодушно признают все знатоки священных писаний.
(Шримад-Бхагаватам, 6.2.14)
Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
«Господи!» — сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди!
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади…
Осип Мандельштам
Тексты песен Свободный или мертвый (2010) 1. город Города бежит — машины-мышиУзлы дорог трутся о крыши,Мосты, эстакады, блокада на МКАДе.Смог с небом заводит шашни,Трубы заводов и телебашни —Город страшен в районе многоэтажек,Город — барин в зоне правительственных зданий,Знамён и преданий,Обезображен свалками, дрожит поездами.Он — маг и создатель,Жестокий завоеватель.Подмигивает светофорами,Огрызается неприступными заборами,Дышит километровыми порами,Каждый шорох слышит.Его...Continue reading...
Организация концертов — Наталья Федотова
